Хочу рассказать Вам еще одну личную историю.
Период с 1990 по 1994 годы был для меня временем потерь. Один за другим каждый год подряд умирали мои дедушки, прабабушка, а потом заболела бабушка. Все это происходило четко в конце лета – в последние дни августа. На меня, как ребенка, это производило удручающее впечатление. Да и сейчас бы, конечно, тоже – я очень любила своих бабушек и дедушек. Но у детского сознания своя логика. Такая закономерность казалась мне, с одной стороны, очень пугающей. С другой, унизительной – я не могла сдержать злость и отчаянье, слыша изумленные переживания наших соседей по даче, когда они каждый год видели машину скорой помощи, заезжающей к нам на участок. И эти перешептывания “Что?! Опять к соседям?!” Мне казалось очень несправедливым, что я теряю одного за другим близких мне людей в таком совсем еще нестаром возрасте.
Больше всех я любила свою бабушку и когда ей вдруг стало плохо с сердцем (это был уже 4-й август подряд), я впала в отчаянье. Помню, что в порыве эмоций я выкрикнула “Почему 
каждый год с нами что-то случается?! Мне это надоело!” Это был настоящий отчаянный вопрос “в воздух”. До сих пор помню, какие эмоции во мне кипели. Я хлопнула дверью и выбежала из дома. А потом бабушка пошла на поправку. Она прожила еще 15 лет.
Дальше у меня очень забавные воспоминания. На следующий год в начале августа я начала совершать какие-то “обряды”… Я плохо их помню – потому что это были спонтанные действия 12-летнего ребенка. Например, я надевала малиновое платье – как помню, этот цвет ассоциировался у меня с концом лета. Вроде даже был какой-то малиновый платок на голове. В общем во всем этом одеянии я несколько дней подряд ходила по нашей округе, собирала какие-то травки, растения, цветы. В конце участка у нас был лес и там росло большое дерево (сейчас его уже нет) – под ним у меня был какой-то импровизированный алтарь, на которые я клала эти травки. Или окунала цветы и ветки в воду и потом махала ими, разбрызгивая капли вокруг себя. При этом приговаривая что-то вроде “Дорогой месяц август, не забирай у меня больше никого, пожалуйста”. Уж не знаю, сработало или нет, но до 2009 года смертей в нашей семье больше не было.
Сейчас, анализируя все это, я нахожу свое поведение чрезвычайно интересным с точки зрения и психологии (хотя здесь как раз все более менее понятно), и с точки зрения какой-то бытовой магии, обрядности. Ведь в 9 лет я ни о чем таком не имела представления – значит все происходило на уровне интуиции, которая подсказывала, как правильно “разговаривать со вселенной”. Такое интуитивное поведение – и есть то самое коллективное бессознательное, которое живет в каждом из нас и “ждет своего часа”. Да, все дети читают сказки и периодически воображают себя волшебниками или 
мечтают таковыми быть. Поэтому даже во взрослом возрасте нам так нравится читать про Гарри Поттера, Властелина колец или Волшебника Земноморья. Но в моменты сильного эмоционального потрясения даже ребенок начинает понимать, что не волшебной палочкой и произнесением заклинания все делается. Что если и можно как-то воздействовать на события или о чем-либо просить высшие силы, то это настоящая работа. Подсознание “напоминает” о том, как в таких случаях поступали далекие предки – о примитивной магии первобытных людей, которая до возникновения религии многое определяла в жизни первобытного общества. Согласно Джеймсу Фрэзеру – британскому религиоведу, культурологу и этнологу – на первой стадии развития люди верили в свои способности изменять окружающий мир магическим способом, а на второй, что мир подчиняется богам и сверхъестественным силам. Когда эмоции – боль, страх или наоборот, неистовое желание – вводит нас в немножко измененное состояние сознания, глубинная память и подсказывает, как поступали наши предки, выпрашивая у вселенной удачной охоты, хорошего урожая, долгожданного дождя или избавления от эпидемии. Когда я надевала на голову платок, прежде чем начать обряд – возможно эта самая глубинная память и подталкивала мне ассоциацию с одеяниями древних жрецов. Хотя, без сомнения, я могла это видеть и в каком-нибудь фильме. Ну а один из психологов, которому я как-то рассказала эту историю, сказал, что, конечно, Вселенная всегда слышит чистую и искреннюю просьбу ребенка и отвечает на нее чаще и быстрее остальных. Я знала, что многие психологи те еще “мистики”))
Когда я публиковала предыдущий пост с цитатой из “Волхва” Джона Фаулза и приводила примеры людей, которые получили исполнение своих заветных желаний, говоря один на один с мирозданием, я вспомнила, что такая же история произошла в детстве и со мной. И моя искренняя просьба была услышана. Ну или это 
просто совпадение) Но что мешает думать так, как приятнее.
Закончу этот пост продолжением цитаты из Фаулза.
“О чем он кричит? «Слышишь меня? Я здесь», — перевел Густав. И эти фразы, сначала одна, потом другая, вновь донеслись до нас; теперь я разбирал слова. «Horer du mig? Jeg er her». Хенрик взывал к Богу.
Я уже рассказывал, как хорошо воздух Сейдварре распространяет звуки. Всякий раз крик будто уходил в бесконечность, через леса, над водами, к звездам. Отголоски замирали вдали. Редкие, хриплые вопли потревоженных птиц. Всех нас словно опутали чары.
Чтобы развеять их, я принялся задавать вопросы. И часто он так кричит? Не слишком, ответил Густав — три-четыре раза в год, в полнолуние, если нет ветра. И всегда те же самые слова? Густав помедлил. Нет. «Я жду», и «Я очистился», и еще — «Я готов». Но две фразы, которые мы слышали — чаще других.
Я заглянул Густаву в лицо и спросил, нельзя ли снова пойти понаблюдать за Хенриком. Он молча кивнул, и мы отправились в путь. До стрелки добрались минут за десять-пятнадцать. То и дело слышались крики. Мы подошли к сеиду, но кричали не отсюда. «Он на самом краю», — сказал Густав. Мы миновали хижину и очень осторожно приблизились к оконечности мыса. Лес кончился.
За ним открылся берег. Галечный пляж тридцать-сорок ярдов шириной. Пасвик здесь сужался, и мыс принимал на себя всю силу течения. Поток, словно в разгаре лета, журчал на камнях отмели. Хенрик стоял на острие галечной косы, по колено в воде. Лицом к северо-востоку, где река снова расширялась. Луна покрывала ее вязью тусклых отблесков. По воде стлались длинные полосы тумана. Не успели мы оглядеться, как Хенрик закричал. «Horer du mig?». С невероятной силой. Точно звал кого-то за много миль отсюда, на невидимой дальней излуке. Долгая пауза. И: «Jeg er her». Я навел бинокль. Он стоял, широко расставив ноги, с посохом в руке, как библейский пророк. Воцарилось молчание. Черный силуэт на фоне мерцающего потока.
Затем Хенрик произнес какое-то слово. Гораздо тише. Это было слово «Takk». «Спасибо» по-норвежски. Я не отводил бинокль. Он отступил на шаг-другой, вышел из воды, стал на колени. Мы слышали, как хрустит галька под его ногами. Он смотрел в ту же сторону. Руки опущены. Не к молитве он готовился — к еще более пристальному созерцанию. Он видел нечто совсем рядом с собой. Не знаю, что именно он видел, но уверен — это «что-то» обладало мощью и властью, которые объясняли все. И подобно вспышкам лунного света над головой Хенрика мне блеснула правда. Он не ждал встречи с Богом. Он встречался с Ним, встречался, возможно, уже многие годы. Не уповал на чудо, а переживал его. Тут я впервые усомнился в собственных принципах, убеждениях, пристрастиях. Ощущения человека на мысу не вмещались в рамки моей науки, моего разума, и я понял, что наука и разум останутся ущербны, пока не воспримут то, что происходило тогда в голове Хенрика.
Я сознавал, что Хенрик видит там, над водою, столп огненный; сознавал, что никакого столпа нет, и легко можно доказать, что столп существует лишь в воображении Хенрика. Однако все наши объяснения, разграничения и производные, все наши понятия о причинности будто озарились сполохом и предстали передо мной как ветхая сеть. Действительность, огромное ленивое чудище, перестала быть мертвой, податливой. Ее переполняли таинственные силы, новые формы и возможности. Сеть ничего не значила, реальность прорывалась сквозь нее. Может, мне телепатически передалось состояние Хенрика? Не знаю.
Эти простые слова, «Не знаю», стали моим огненным столпом. Они открывали мне мир, иной, чем тот, в каком я жил — как Хенрику. Они учили меня смирению, что схоже с исступленностью — как Хенрика. Я ощутил глубинную загадку, ощутил тщету многих вещей, что век наш превозносит — как Хенрик. Наверно, рано или поздно озарение все равно настигло бы меня. Но в ту ночь я сделал шаг длиною в десятилетие. Уж это я понимал ясно.
Вскоре Хенрик побрел обратно в лес. Я не видел его лица. Но мне кажется, выражение накала, которое не покидало его днем, он перенимал именно у огненного столпа. Жизнь — всегда стремление к большему, для грубого ли лавочника, для изысканного ли мистика. Но в одном я был уверен. Пусть Бога с ним нет, но Дух Святой почиет на нем”.
